Я постучал.
Открыли.
Пропустили.
Не люди – тени.
Не фигуры – силуэты.
И тут же мне – сигары и Мартини,
под величание: «поэтово – поэту!».
Я разомлел от выпитой рюмашки,
и закурил,
и было мне виденье:
Стоит Есенин –
русская рубашка,
цветной кушак,
борсетка не по теме,
и дышит луком:
– Это лишь начало,
потом освоишься,
держи мою визитку.
– Серё…
– Не спрашивай.
И тает величаво.
А сзади Блок:
– Мужик, не тормози-ка,
давай, накатим.
– Ни ху… (я себе не верю).
Но только чокнулись –
товарищ Маяковский:
– Ага, попались! –
и, стаканы глазомеря,
льёт на троих водяру до полоски.
– Ты не боись, – Владимирыч вещает, –
не пропадём (и Блоку оплеуху), –
оно бы лучше водочку со щами,
но можно и Тургеневым занюхать.
Мы выпиваем, крякаем, смеёмся,
и обрастаем шумною толпою
небритых рож, тостующих за «…лося»,
и норовящих целоваться с перепою.
И всё вокруг на благо человека,
и лица – образа,
и мысли – песни.
Очнулся:
улица, фонарь, аптека,
и город N,
тургеневский ровесник.